989.Интервью с Борисом Акуниным (Московские новости 2003 №47)

Алмазная колесница писательства

Автор Бориса Акунина отправляет его в декретный отпуск

-Григорий Шалвович, какова была хронология написания Вами романов о Фандорине, совпала ли она с хронологией их печатания? Или роман о Японии был написан раньше, чем появился в свет?

-Он не был написан, но он был придуман раньше. После третьего романа серии об Эрасте Фандорине я собирался сохранить хронологическую последовательность, но взбунтовался мой издатель Игорь Захаров. Ему очень понравился "Азазель", гораздо меньше "Турецкий гамбит" и совсем не понравился "Левиафан", космополитичное повествование в духе Агаты Кристи. Идея "этнографического детектива" была совсем уж не мила его издательскому сердцу.

-Надеюсь, что читатели «Алмазной колесницы» его не поймут…

-Нет, Игоря можно было понять: "Азазель" продавался плохо, моды на Японию в те времена еще не существовало... Тогда я внес коррекцию в первоначальные планы: решил, что сделаю основным сюжетным пластом Русско-японскую войну, а приключения Эраста Петровича в Японии станут бэкграундом. Теперь я думаю, что это правильно.

-Известно, что вы, Григорий Чхартишвили, - японист, переводчик Мисимы и других авторов, исследователь японской культуры. Что в таком случае означает для вас десятый роман о Фандорине «Японская колесница»? Вряд ли, наверное, считаете его рядовым?

-Да, это важный для меня роман. Главный наркотик в моем ремесле - ощущение, что ты заставляешь большое количество людей интересоваться тем, что тебе интересно и любить то, что ты любишь. Я люблю Японию, и очень хочу, чтобы мои читатели ее тоже полюбили. Или, по крайней мере, захотели больше про нее узнать. Может быть, я даже несколько переборщил со своей японофилией, и это даст обратный эффект... Надеюсь все же, что нет.

-Я тоже надеюсь, и поэтому давайте немного отвлечемся в другую сторону. Когда читаешь ваши романы, замечаешь, что для них очень важна внутренняя символика животных. В «Алмазной колеснице» это даже некая тайна, зашифрованная между главами первого тома. Можете ли сказать, какой роман с каким животным связан? И если тут связь со знаками зодиака, то когда вы дополните число романов о Фандорине до искомой дюжины?

-Дело тут вовсе не в животных и не в знаках зодиака, а в психотипах людей. Согласно занятной науке соционике таких типов существует всего шестнадцать, и каждый назван по имени какого-нибудь характерного представителя - там, Наполеон, Раскольников и т.п. Когда я еще не был знаком с соционикой, я тоже принялся считать психотипы, и у меня их тоже получилось шестнадцать, только я каждому из них дал название животного. Про это есть целая глава в моей повести "Декоратор". Каждый из моих романов адресован одному из типов. Между прочим, "Алмазная колесница" - как раз шестнадцатая книжка (тип - Носорог), так что список моих адресатов исчерпан. Поэтому вот не знаю, для кого бы еще написать... Может, и не надо больше?

-Если вас интересует мое мнение, то – надо. И думаю, что не я один так считаю. Но вот вопрос: действие первого тома происходит во время русско-японской войны. Фандорин влюблен в Японию и борется против нее. Для парадоксального обострения неразрешимых антиномий патриотизма?

-Мой Фандорин возвращается на государственную службу (причем, во время войны, которой он не может сочувствовать), когда становится ясно, что дела отечества плохи. Действовать против Японии для него мучительно, но иного выбора у него нет. Оставаться в стороне и наблюдать, как Россия, которую Эраст Петрович сравнивает с раненым динозавром, гибнет - это для него неприемлемо. С логической точки зрения Фандорину ясно, что любая война и в особенности война империалистическая - гадость, но кроме логики есть еще и любовь. Кому из нас не приходилось горячо отстаивать интересы близкого человека, даже зная, что он неправ?

-Он пытается предотвратить теракты на железной дороге. За три дня до поступления книги в продажу произошел кошмарный взрыв электрички в Ессентуках. Предвидение логики террора и противостояния ему входит в ваши планы?

-Знаете, давайте террора сейчас касаться не будем - слишком обширная тема.

-Хорошо, тогда вот что. В «Алмазной колеснице» вы даете определение акунину, злому человеку, как тому, кто сам устанавливает для себя правила. Видимо, это и что-то личное. Какие правила, например, вы установили для себя в своем писательстве?

-Больше всего я очень боюсь механизироваться, превратиться в печатный станок, выдающий однотипные тексты. Отсюда правило: никаких правил, никакой повторяемости кроме запланированной, читатель никогда не должен знать, какой фокус я ему покажу в следующий раз. Я очень доволен эффектом, который произвел на публику мой роман "Пелагия и красный петух". Меня разом переписали из либеральных просветителей в богоискатели и доморощенные проповедники. После "Колесницы" ярлык опять переменится. Так и должно быть.

-А сознательно ли был выбран день поступления книги в продажу - не только день российских выборов в парламент, но и нападения Японии на Перл-Харбор?

-Ну, разумеется, сознательно. Я всё стараюсь делать сознательно. День японского триумфа, надеюсь, принесет моему японскому роману удачу. А что до выборов... Я на них идти не собирался - и это впервые с советских времен. По той же самой причине - очень уж стало похоже на выборы "нерушимого блока коммунистов и беспартийных". Неохота быть статистом в чужой игре, да еще с предрешенным результатом. Я предполагал, что многие из моих читателей тоже не пойдут на избирательные участки. Вот и решил их чем-нибудь занять.

-Немного о будущих планах. Кажется, когда-то вы собирались написать книгу о кладбищах? Пишете ли ее?

-Пишу. Вернее, дописываю. Это книжка, которую я делаю для себя, как Бог на душу положит. Григорий Чхартишвили, которые отвечает за эссеистическую часть, свою работу закончил. Акунин, как представитель менее ответственного ремесла, заканчивает третий рассказ, остается еще три.

-Видите, вы уже и в соавторы подались. Каково ваше внутреннее ощущение своего писательского развития? Как избежать самоповторов при издательском конвейере, не устает ли жанр?

-Устает. И жанр от меня, и я от жанра. Именно поэтому я решил дать господину Акунину продолжительный отпуск. Очень хотелось бы, чтобы отпуск оказался декретным. Если не получится - ну, буду писать не детективы, а что-нибудь другое. Или придумывать компьютерные игры. Или сделаю кое-что кинематографическое (есть одна занятная идея). Или, в качестве Чхартишвили, напишу исследование на одну интересующую меня тему. В общем, скучать не буду.

Беседовал Игорь Шевелев