139. Беседа с Ренатом Султановым (Общая газета, 1994, №17)

России нужна культура несогласия

Считает профессор Ренат Султанов, главный специалист Министерства по делам национальностей и региональной политики РФ.

-Есть ли в нашем государстве продуманная концепция национальной политики?

- Какие-то общие модели подхода к решению национальных проблем были предложены еще в бытность Госкомнаца. Если судить по ответам Сергея Шахрая, который много и с удовольствием высказывается на эту тему, то можно полагать, что концепция все-таки существует. Но скорее в виде индивидуальных убеждений, нежели общепризнанного и официального документа.

В действительности, конечно, «теория» всецело зависит от конкретных ситуаций, поэтому нас бросает из крайности в крайность. Нормы общения между центром и окраинами сначала складываются реально, а потом как бы утверждаются явочным порядком. И изменяются соответственно едва ли не каждый квартал, согласно социально-политической обстановке.

- Все решает реакция центра на поведение окраин, на их волю к национальному обособлению?

- Все решает мощный интернациональный клан партхозноменклатуры, который сложился в нашей недавней действительности, и которым страна держалась, как скрепками.

В условиях наметившегося распада этот клан, даже беря на вооружение националистические лозунги, сохранил многие привычки прежней жизни. Например, привычку к послушанию, демонстративную лояльность, оглядку на центр. Не следует забывать и о том, что сегодня на местах еще больше зависят от централизованного бюджетного распределения благ: раньше эта зависимость была порядка 54%, а сейчас – свыше 70%!

- То есть за демократическим фасадом происходит еще большее усиление империи?

- Нет, поскольку империя – это еще и определенные удобства в отношениях центра и окраин. Сейчас же центр своим шараханьем, непредсказуемостью решений не только досаждает местному руководству, но и ставит его в непривычно тяжелое положение. Местные руководители вынуждены как бы дистанцироваться от центра, это диктует им инстинкт самосохранения. Таким образом, хозяйственное обособление, введение таможенных и иных барьеров внутри страны провоцируется центром. Объективно говоря, именно из центра чаще всего исходят импульсы разрушения единой культурной, хозяйственной и правовой среды.

- Если учесть, что сами окраины полиэтничны, не найдут ли там «козлов отпущения», которые ответят за ошибки центра?

- Вы хотите сказать, что в этой роли окажутся русские? Это неверно. Ситуация русских на полиэтнических окраинах России иная, чем она представляется многим русским здесь. Угроза русским возникает, как правило, тогда, когда об этом начинают говорить или «качать права» они сами.

Возьмите Башкирию. Чаще всего выяснением отношений между собой занимались представители местных, коренных этнических групп, а русские выступали в качестве зрителей или арбитров. Главный враг – это скорее сосед, близкородственный или даже кровнородственный.

- Как же можно говорить об обособлении, если при отделении от главной общности тут же начинается выяснение отношений между более мелкими этническими общностями?

- Но ведь никаких обособлений, за исключением Чечни, в реальности попросту нет! Сегодня обособление – это некая мыслительная операция, ни в малейшей степени не реализованная практически. Межэтнических конфликтов в России нет. Но о них все время говорят, ими пугают, поскольку это кому-то выгодно и нужно: чаще всего – представителям привилегированных социальных групп и этносов.

На самом же деле для большинства населения этническая проблематика второстепенна, если не третьестепенна. В обыденной жизни человек о своей этнической принадлежности задумывается так же мало, как и о многих других бытовых обстоятельствах. Чем отличается русский от башкира? Русский – это советский человек, говорящий по-русски. Башкир – это советский, говорящий еще и по-башкирски. Зачастую говорящий плохо. В этом смысле наша действительность и не располагает еще по-настоящему к этническому обособлению.

-Но разве не имперско-государственная унифицированность вызвала ощущение национальной обделенности, ущербности и нынешнюю реакцию?

- Даже если эту гомогенную рыхлую среду воспринимать как несчастье, то выходить из него и создавать свое комфортное жизненное пространство нужно, не расталкивая соседей локтями. Надо приспосабливать демократию к сосуществованию различных национальных укладов, а не малодушно призывать к следованию очередной «единственно верной модели развития», к некоему «всесильному учению», на сей раз прозападному.

- Стремиться к равновесию различного, а не одинаковости?

- Конечно. В решении национального вопроса чиновничье удобство не может быть приоритетом, так же, как и административная необходимость. Принятие ценностей демократии равнозначно отказу от решения проблем любой ценой, и, говоря о реализации национальной политики, нельзя вести речь об искоренении национальных конфликтов вообще.

- Кажется, английский поэт Томас Элиот заметил, что самая бедственная идея на свете это – окончательное искоренение зла!..

- Несомненно. Принятие норм демократии – это признание того, что конфликтность внутренне присуща обществу как некое абсолютное качество. Следовательно, необходимо создавать механизмы цивилизованного выхода из конфликтов. Который базируется на культуре несогласия. Нужно отказаться от мысли, что существует единственная универсальная модель разрешения национальных конфликтов, примириться с тем, что ее нет и не будет, что она принципиально невозможна – но есть общезначимый подход, основанный на признании самоценности человеческой жизни, на признании национального достоинства и права на национальное самоутверждение – в приемлемых для всего общества формах.