1248. 100 лет Игоря Моисеева (РГ, 2006, 20 января)

Век Игоря Моисеева

В субботу знаменитый танцовщик отметит столетие

Юбилей

Игорь Шевелев

Игорь Александрович Моисеев – человек поистине мифический. Он является символом советской культуры как раз потому, что превосходил ее пластикой выживания в предлагаемых исторических обстоятельствах.

Сын дворянина, адвоката-анархиста, попадавшего под суд и при царском режиме и при советском, и французской модистки полурумынского происхождения, он научился говорить по-французски раньше, чем по-русски. От отца, окончившего философский факультет в Гейдельберге, унаследовал интерес к восточным учениям, к теософии, к истории искусства. У него еще до войны была первая категория по шахматам (это примерно соответствует нынешнему мастеру). С 18 лет был зачислен в балет Большого театра, стал партнером великой и тогда уже немолодой Екатерины Гельцер. В юности участвовал в знаменитых «четвергах» у Луначарского, где общался с Мейерхольдом, Таировым, Маяковским, Анри Барбюсом. С 20 лет занимался режиссурой у Рубена Симонова, в 24 года стал балетмейстером Большого театра, оставаясь танцовщиком, поставил «Трех толстяков».

В 1930 году Игорь Моисеев впервые столкнулся в Таджикистане с уникальным своеобразием народного танца. После разгрома в Большом оперы Шостаковича и балета «Светлый путь» энергичный Игорь Александрович раз и навсегда находит свою творческую нишу в области народного танца. Он создает ансамбль, которому в следующем, 2007 году исполнится 70 лет. А в 1943 году получил разрешение организовать школу народного танца, где готовятся будущие солисты ансамбля. Феноменальное долголетие творца и его произведения.

Ансамбль народного танца Игоря Моисеева стал визитной карточкой СССР, экспортным вариантом интернационализма в искусстве, - «интернациональным по форме и советским по содержанию». Его «танцы народов мира» идеально накладываются на географическую карту, там нет белых пятен, - в отсутствие у народа культуры танца его заменяет имитация культа, как в случае «бурятской сюиты ЦАМ».

Для самого же И. Моисеева народный танец становится путем поиска постклассических форм в хореографии. А заодно – причастности к высшим эшелонам власти, начавшейся еще со времен постановки физкультурных парадов на Красной площади общества «Динамо», находящегося в введении товарища Берии. Как в стране должен быть только один бог и царь, так и области народного танца, в которой мы были, благодаря Игорю Моисееву, впереди планеты всей.

Выездная история ансамбля Моисеева в условиях «железного занавеса» - это поистине золотая страница повседневной советской культуры. Три четверти года артисты проводили на гастролях, как правило, за рубежом, зарабатывая для страны валюту и благоприятный пропагандистский имидж. Поэтому каждый артист и каждая артистка должны были быть просвечены насквозь на много колен вдоль и поперек, чтобы исключить побег из лагеря счастья, чтобы ни один беглец типа Нуриева и Барышникова не затесался в их ряды. К тому же моисеевцы были дежурным блюдом на всех кремлевских приемах, начиная с 1938 года, что тоже налагало определенные требования госбезопасности.

О многом Игорь Александрович Моисеев рассказал в своей книге «Я вспоминаю… Гастроль длиною в жизнь», которая вышла во второй половине 90-х годов. Для будущих этнографов советской жизни это незаменимый источник информации. Внимательный, остроумный, энергичный и толковый организатор и творец, прекрасно понимающий правила выживания при советском и последующих режимах.

Прямая речь

О классическом танце.

- Классический танец был рожден для выражения надземности, бесплотности духа. Его создатели стремились передать чувства, уносящие нас в мир мечты, фантазии, сказки. Однако постепенно этот язык стал настолько привычным, что из возвышенного превратился в будничный и утратил свой смысл. Реальность и условность оказались выкрашенными в одну краску, что привело к чудовищному оскудению танцевального языка. Из балетов выпали национальные танцы.

О народном танце

- Что такое народный танец? Это пластический портрет народа. Немая поэзия, зримая песня, таящая в себе часть народной души. Я не вижу более праздничного, жизнелюбивого вида искусства, чем народный танец. Он румянит щеки, зажигает кровь мышечной радостью. У народного танца нет служебного хореографа, он рождается из окружающей среды. Когда во Франции при Франциске I был изобретен чулок, народный танец немедленно отреагировал на это новшество. Юбки очень быстро укоротились, а вслед за этим в корне изменились танцы. Существовали знахарские танцы, изгонявшие злых духов и имевшие функции врачевания. Именно такую функцию выполняла тарантелла. Сам танец получил название от тарантула, яд от укуса которого можно было изгнать только вместе с потом, для чего больным и надо было кружиться в бешеной пляске. Древний Египет знал астральные танцы: танец отражал эволюции, которые проделывали звезды и планеты на небе. Мы не коллекционеры танца и не накалываем их, как бабочек, на булавку. Мы подходим к народному танцу как к материалу для творчества, не скрывая своего авторства.

О политике

- Размышления о политике убедили меня в том, что простые люди бессильны что-либо изменить. Я вспоминаю слова Сенеки: «Принимай с достоинством неизбежное», - и стараюсь относиться к политике и к политикам как к плохой погоде, ища и находя удовлетворение в работе.

О партии

- За время моего руководства ансамблем меня 18 раз вызывали к себе партийные чиновники и, стуча кулаком по столу, требовали вступить в КПСС. Их аргумент всегда был одним и тем же:

- Беспартийный не имеет права руководить коллективом.

На что я всякий раз невозмутимо возражал:

- А создавать ансамбль я имел право?

На этот счет им, видимо, не поступало никаких распоряжений. Наконец кому-то из них пришло в голову поинтересоваться:

- А почему вы не хотите вступить в партию?

- Потому что я верю в Бога и не хочу, чтобы вы меня за это прорабатывали на своих собраниях.

Они от меня отстали.

Справедливости ради надо сказать, что так легко выйти из этой ситуации мне удалось благодаря тому, что ансамбль любили руководители этой самой партии. Единственное, за что я благодарен советской власти, - что никто и никогда не вмешивался в мою работу. К тому же, как ни странно, творчество мое всегда было партийным. В том смысле, что мои поиски в народном танце, в выражении народного характера через пластику оказались созвучны идеям, провозглашенным партийными вождями. Ведь по сути ничего дурного они не говорили.

О гастролях в Америке

- Рецензенты после премьеры затеяли по поводу нас спор. Некоторые из них писали: «Они были вынуждены так хорошо танцевать, потому что если бы они танцевали плохо, то по возвращении в Россию их бы сослали в соляные копи». Или: «Эти артисты, несомненно, работники КГБ, натренированные для того, чтобы иметь такой успех». Им отвечали: «Если чекисты так танцуют, то как же должны танцевать настоящие артисты?!»

После спектакля в Нью-Йорке хорошо одетая, красивая женщина средних лет попросила разрешения поцеловать мою руку. Я ответил: «Пожалуйста», - а получив поцелуй, спросил у женщины ее имя. Она ответила: «Мое имя Марлен Дитрих».

О еврействе Моисеева

- Мою фамилию часто принимают за еврейскую, на самом же деле такие фамилии, как Моисеев, Абрамов – чисто русские.

Когда мы приехали в Биробиджан, на перроне нас встречала толпа людей с огромным плакатом: «Да здравствует наш Моисеев!» Биробиджанцы решили, что приехал знаменитый ансамбль во главе с евреем Моисеевым. Ко мне прибежал мой зам по хозяйству Михаил Евсеевич Волынский и с восторгом сообщил:

- Игорь Александрович! Они хотят сделать для нас большой банкет!

- Ну, банкет так банкет. Я очень рад.

С этим Волынский исчез и, как я потом узнал, разговорился с людьми, накрывавшими столы.

- Наверное, вы думаете, что Моисеев еврей? Он совершенно не еврей. Он русский.

Те вдруг всполошились:

- Как русский?! А мы думали, что еврей…

- Нет, он русский, но он ничего… очень рад, - попытался успокоить их Михаил Евсеевич, видимо, сообразив, что зря затеял этот разговор.

Но устроители не только не успокоились его заверениями, но, напротив, стали собирать со толов продукты и складывать их в корзины.

Волынский вернулся как в воду опущенный.

-Вы знаете, они не хотят давать банкет.

-А почему?

- Они узнали, что вы не еврей.

- Да? А кто же им сказал?

- Я сказал.

- Зачем же вы говорили… Ну, побыл бы немножко евреем. Хорошо бы покушали.

Так банкет не состоялся, потому что Моисеев не еврей.

О кремлевских банкетах

- На приемах все вели себя чрезвычайно натянуто. За каждым столом сидело два чекиста. Приглашенных рассаживали на строго определенных местах. Двигаться от президиума можно было как угодно, но малейшее движение в сторону президиума мгновенно пресекалось.

На кремлевских банкетах мимоходом решались проблемы, казавшиеся делом многих лет. Как-то за несколько месяцев до войны в Кремле проходил очередной банкет. Сидя за столом, я почувствовал, что кто-то положил мне на плечо руку. Все замерли.

- Ну, как дела?

За моей спиной стоял Сталин. По молодости или по незнанию я не испытал в тот момент страха, но трепет, конечно, почувствовал.

- Плохо, Иосиф Виссарионович, дела.

- А почему плохо?

- Нет помещения. Например, «Подмосковную лирику» я ставил на лестничной площадке. (Сталин очень любил этот номер).

Сталин нахмурился, сделал жест рукой – и как из-под земли перед ним вырос Щербаков, бывший тогда первым секретарем МК партии. Сталин, указывая на меня, сказал ему:

- У них нет помещения. Надо найти. Завтра доложишь.

Повернулся и ушел.

На следующий день Щербаков вызвал меня к себе. Подвел к карте Москвы, которая висела у него за спиной, и предложил: «Выбирайте». Так незадолго до войны мы въехали в помещение концертного зала имени П. И. Чайковского, в котором работаем и по сей день.