Игорь Шевелев

 

Эмигранты на Рублевке

Выставка недели: «Русская абстракция во Франции середины ХХ века» в галерее «Наши художники» в поселке Борки на Рублево-Успенском шоссе.

 

В галерее «Наши художники» на 19 километре Рублевского шоссе открылась выставка четырех знаменитых русских художников, работавших во Франции – Сергея Шаршуна (1888-1975), Андрея Ланского (1902-1976), Сергея Полякова (1900-1969) и Николая де Сталь (1914-1955). Место экспозиции шести десятков их картин выбрано не случайно: они появляются в России не как «забытые имена», расширяющие наш художественный горизонт, а как едва ли не самые дорогие художники русского происхождения на арт-рынке.

 

Вторая русско-парижская школа

Совершенно не случайно, что на открытие выставки в Подмосковье съехались многие коллекционеры, искусствоведы, арт-критики, журналисты, просто богатые люди, желающие выгодно вложить свои деньги в произведения искусства. Двое художников из четырех, - Шаршун и Ланской представлены почти монографически: из трех этажей роскошного особняка каждому из них отведены по два этажа. Кроме картин из частных собраний Москвы, Парижа и Женевы, полтора десятка их работ предоставила Третьяковская галерея. С живописью де Сталя и Полякова дело обстоит гораздо хуже, - в отечественных музеях их нет вовсе. Возможно, что выставка де Сталя в Эрмитаже в 2003 году и будущая выставка Полякова в Музее личных коллекций ГМИИ подвигнет государственные собрания на приобретение их работ, которые украшают крупнейшие музейные и частные собрания в мире.

Безусловно, у каждого из четырех художников была своя биография, своя судьба, в которой взлет творчества не всегда совпадал с мировым признанием, рано или поздно, настигшим их всех. Выставки начала 60-х в Париже объединили эти имена под знаком модного тогда абстракционизма, а также «русской парижской школы», хотя, например, Сергей Шаршун в Берлине начала 20-х годов выступал как один из первых дадаистов. А самый молодой из них, Николай де Сталь, раньше всех и ушел из жизни, покончив самоубийством на гребне славы, когда был признан одним из самых выдающихся художников ХХ века.

К выставке вышел каталог с репродукциями картин четырех художников. Кроме прочего, составители выразили благодарность французского коллекционеру Ренэ Герра, который безвозмездно предоставил статью и архивные материалы, посвященные одному из художников, Сергею Шаршуну. Поэтому нельзя было не воспользоваться его присутствием на выставке, как, впрочем, и других коллекционеров, чтобы из первых уст узнать о выставленных живописцах.

 

Ренэ Герра: «Я был душеприказчиком Шаршуна»

 

- Вы были знакомы с представленными на выставке художниками?

- По возрасту я был знаком с двумя из четырех художников. Андрей Михайлович Ланской приглашал меня в церковь, где был иподьяконом и чтецом, у меня с ним были удивительные встречи. Но близко я дружил с Сергеем Ивановичем Шаршуном. Это, если можно так сказать, мой герой. Я познакомился с ним в середине 60-х. Сначала я знал его как замечательного писателя. Позвонил ему, он меня очень мило принял, я купил у него книги, по-моему, я был единственным покупателем. Мы много общались, бывали друг у друга, так как жили недалеко. Он, бывало, даже заходил "на огонек". Шаршун был постоянным гостем "Медонских вечеров", которые я устраивал с начала 70-х годов. Он был уже прославленным французским художником, с русскими общался мало, а для него было важно общение в русской языковой стихии. Как ни парадоксально, я выступал в роли "моста". У меня он встречался с Ириной Одоевцевой, которая, по моей просьбе, написала о нем большую статью для "Русской мысли" после выставки в 1972 году.

- Статья, кажется, вошла в книгу Одоевцевой "На берегах Сены"?

- Да, в виде отдельной главы. Сергей Иванович, как ребенок, радовался, потому что это была Одоевцева, жена поэта Георгия Иванова, осколок блистательного довоенного русского Парижа, где он общался с Мережковским, Гиппиус, Ремизовым. Шаршун сам был отдельной значимой фигурой этого русского мира в изгнании.

- Он ведь приехал во Францию еще до революции?

- Да, в 1911 году. Он был чрезвычайно скромен, но еще Георгий Адамович писал о Шаршуне, что это не только гениальный художник, но и великий писатель. Вообще он уникум. В Берлине в начале 20-х годов он издавал листовки "переводов с дада", выступал как один из первых дадаистов. В прошлом году была огромная выставка в Центре Помпиду в Париже, где Шаршун выступил в самых разных ипостасях - как живописец, как писатель, были представлены его письма из архива. Его великие современники ясно представляли, кто перед ними. Когда-то Пикассо сказал, что у него два любимых художника, - Хуан Гри и Сергей Шаршун. Знаменитые дадаисты писали, что Шаршун – это явление ХХ века.

- Шаршун в вашей коллекции является стержнем, вокруг которого представлены и остальные участники выставки?

- Когда мы хоронили Шаршуна в 75-м году, было немного людей, и вдруг, как из-за гроба, явился Андрей Ланской. Великий Ланской, который в то время был намного более знаменит во Франции да и в мире, чем Шаршун. Он был уже тяжко болен и, тем не менее, пришел почтить память соратника. И он сказал мне: «Ренэ Юлианович, вы не понимаете, кого мы хороним? Предпоследнего великого русского художника. Теперь очередь за мной». Через несколько месяцев его не стало. Никола де Сталь, которого не только я считаю одним из лучших художников ХХ века, - сын генерала, помощника коменданта Петропавловской крепости, - он очень уважал Шаршуна, писал о нем, подарил, как и Поляков, ему свою работу. Сейчас эти картины обоих художников у меня в коллекции.

- Они перешли к вам вместе с архивом Сергея Шаршуна?

- Да, он передал мне свой архив еще при жизни, через нотариуса. Я был его душеприказчиком. В моей коллекции несколько десятков его работ. Что-то он мне дарил, что-то я покупал на аукционах после его смерти. Его картины есть в каталоге выставки из моего собрания, которая прошла в Третьяковке в 1975 году. Тогда это был первый показ его работ в России. Я был застрельщиком, если можно так сказать, его появления в России. Поэтому нынешняя выставка очень важна для меня, хотя работ из моей коллекции тут нет. И сам антураж галереи очень подходящий для этих художников.

- Известность в России к Сергею Шаршуну приходит позже, чем к его современникам, как бы «второй волной»?

- Да и во Франции признание к нему пришло в середине 60-х, когда ему было уже хорошо за семьдесят. Художнику, как и писателю, надо жить долго, и не только в России. Он смог дожить до славы, не скажу – до денег, поскольку деньги ему были не нужны, он жил как монах, как отшельник. Но он знал себе цену и всегда вел свою линию в искусстве. То же и по отношению к советской власти, к которой был непримирим. У меня есть его письмо-завещание, где он это объясняет. Но Россия – это было для него другое. И русский язык. Ведь если он и мировой художник, то писатель-то – русский. И это его открытие в России еще впереди.

 

Александр Шаталов, телеведущий: «де Сталь – абсолютный виртуоз»

 

- Ваши впечатления о выставке на фоне собственной коллекции?

- Конечно, по большому счету, я не коллекционер, а любитель, как и многие другие. Искусством достаточно любоваться, не обязательно покупать. Что касается этих художников, то сейчас наступает их ренессанс. Из разряда наших современников, как тот же Шаршун, они переходят в разряд классиков русской живописи. И в этом смысле, даже просвещенный зритель открывает их для себя заново.

- Художники разные, и я заметил, что каждый выстраивает внутри выставки свою иерархию любимцев? Кого вы ставите на первое место?

- Среди этих художников я выбираю для себя де Сталя. Он абсолютный виртуоз, - светлый, прозрачный, жизнеутверждающий. Несмотря на нелегкую жизнь в эмиграции, он показал в своей живописи самые светлые черты как своего характера, так и Франции. К слову, Шаршун – совершенно иной, закрытый, постоянно размышляющий о себе художник. Его работы даже мучительны, но тем интереснее видеть Францию его глазами. На этой выставке мы видим, как изменяется манера художника, - от предметных работ к абстрактным. Видим, как в 1950-60-х годах он переосмысливает опыт русского авангарда 1910-20-х годов. Мне ближе его абстракция, где он пытается посредством мазка, краски, густоты цвета передать свои ощущения. Это очень современный художник, хотя я понимаю и тех, кому он не нравится, кто считает его слишком тяжелым.

- А Ланской?

- Андрей Ланской – художник яркий, мощный, очень французский. Может, поэтому для меня, как человека русской культуры и духа, ближе Шаршун с его мучительным самокопанием. Он совершенно на новом уровне восстанавливает традиции русской психологической живописи.

 

Геннадий Рождественский, дирижер: «Я живу в том же парижском доме, где у Ланского была мастерская»

 

- Как вам понравилась эта выставка?

- Выставка замечательная. Меня она потрясает еще и потому, что я давний житель "Рублево-Успенской губернии", я лет сорок живу здесь на Николиной горе, и помню, как до самого недавнего времени на этом месте стояли две хибары. Если бы мне сказали, что я буду свидетелем этого события неслыханной важности, я бы не поверил. Когда я вижу перед собой такие шедевры русского искусства, я восхищен.

- В вашей коллекции эти художники есть?

- У меня есть несколько работ Ланского, - его автопортрет и часть замечательного цикла "Записки сумасшедшего". А Сергея Шаршуна есть вещь, которая называется "17-й дивертисмент Моцарта". Сегодня я увидел здесь работу, которая напомнила мне ее, она называется "Концерт Грига". Странно, Шаршун наверняка не знал, что Григ сделал переложение для двух роялей сонат Моцарта. Это какие-то подсознательные сближения. Или я видел тут его работу "Оркестровые трубы №2". Я был бы счастлив иметь эту вещь в своей коллекции. Она давала бы мне инспирацию для творчества.

- В вас говорит коллекционер?

- Знаете, когда смотришь такое собрание шедевров, как здесь, всегда есть потайная мысль: а что бы ты хотел повесить у себя дома. Иногда, вроде бы, и мастера знаменитые, а ничего не хотел бы. А здесь много вещей, которые хочется всегда иметь перед собой. Может, только касательно Полякова, я не очень большой его поклонник. Я знаю, что он был замечательным гитаристом, играл в Париже в русском ресторане с Алешей Дмитриевичем. В какой-то момент стал рисовать, и получил огромную славу, как художник. Но мне намного ближе Ланской. Может, потому, что моя квартира в Париже упирается окнами в окна его мастерской, - не знаю. Есть странные сближения. Это дом номер 78 по авеню Моцарт, которую пересекает улица Сергея Прокофьева. Как это получилось, что я именно там живу? Многому в жизни приходится удивляться.

 

Первая | Генеральный каталог | Библиография | Светская жизнь | Книжный угол | Автопортрет в интерьере | Проза | Книги и альбомы | Хронограф | Портреты, беседы, монологи | Путешествия | Статьи