Год погоды. 2 марта

Святой Агапит исповедник

Год погоды. 2 марта

2 марта. Понятно, что день не берется ниоткуда, а вытекает из предыдущего. Что может проистечь из сплошного тумана, - тоже интересно. Серенькое утро на нулевой веревочке. Только бюро прогнозов будоражит народ ожиданием апокалипсического мороза, когда все мокрое оледенеет. Надоело, видно, выставлять сегодняшнюю погоду на завтрашний день, - вероятность все же больше, чем что-нибудь новенькое. Во всяком случае, как были сырость с туманом, так и остались.

Небольшая рощица за коттеджами, куда она неожиданно для самой себя зашла перед тем, как заглянуть в кулинарию за свежей рыбой, была насквозь голой и потому казалась еще меньше, чем на самом деле. Всюду виднелись грязные бетонные заборы, за которыми, как всегда пряталась военная тайна разрухи и запустения. Где-то вдали шумела кольцевая автодорога. Метрах в десяти, буквально под ногами шла газовая магистраль. «Ох и рванет», - подумала она равнодушно. Гораздо больше ей почему-то было жалко саму себя, одинокую, неприкаянную. Если когда и помирать, то сейчас. Потом снег раздастся, под ним окажется коричневый прошлогодний лист. Тоска.

Дочь придет из школы, надо приготовить обед. В рощице почти не было людей, кто-то вдали пройдет наискось и все. И в коттеджах было тихо, все или разъехались по своим делам, или спят, или затаились в непонятном страхе и трепете. А, верней всего, смотрят телевизор, какую-нибудь серию.

Она даже любовника не могла бы завести. Быть все время на привязке с кем-то, зависеть от чужого человека, его дел, настроения – бррр… Она даже представила, что у нее кто-то есть, и испытала счастье, что ни от кого не зависит, одна, свободна, счастлива. Так в детстве подогревала свое счастье быть фантазиями о фашистском плене и концлагере. Если честно, жизнь нам любезна только в сравнении с чем-то. Вот и смысл памяти.

Она шла по замерзшей тропинке между деревьев, оступаясь, стараясь не промочить ноги. Какой-то пенсионер с собакой шли вдалеке ей навстречу, но вовремя свернули налево, так что она даже обиделась, уж не от нее ли они все бегут? Впрочем, близость чужих людей и ее напрягает, отвлекая от приятной мартовской авитаминозной печали. Солнца она не любит, но нельзя же вовсе без солнца жить. Так и раскиснешь, как этот снег. Недаром уже не спит третий день, и правая половина лица болит, словно зуб тянет, но не зуб, а щека сбоку от глаза. Еще простудиться не хватает.

В эпоху модерна в такие длинные вёсны сходили в могилу от чахотки. Еще раньше развлекались охотой. Сейчас можно в Интернете послушать, почитать, пообщаться. Все остальное, - весна эта, насморк, книга, которую пишешь, суета людская, - это приложение, остановка перед новым сервером.

Бесконечность интернета и застывшая в тоске и безумии бесконечная же, загаженная, подскакивающая в начальническом пыле и тихом пьянстве остальных Россия, - как же это не сходится, тоже по-своему сводя с ума. И другим не расскажешь, которые все по ту сторону, - в армии, в тюрьме, на поганой бессмысленной службе. Ведь тебе никто уже не нужен, ты свободен, а они по-прежнему хватают, гадят, и живут, как серые, полудохлые мыши.