Год погоды. 22 февраля

Прощеное воскресенье

22 февраля. Много всего на этот день, - и воспоминание об изгнании Адама из рая, и девять дней со дня взрыва в аквапарке, и день рождения, на который они должны были идти, и последний день масленицы с гулянием на Васильевском спуске, несмотря на траур по погибшим, и водружением семиметровой башни из блинов, и отдание праздника сретения Господня, и заговенье на великий пасхальный пост, и канун советского праздника воинов и мужчин.

Хуже всего, как он помнил, удается прощение. То ли ты должен прощать, то ли тебя, однако и то, и другое вызывает одинаково неприятное чувство внутреннего насилия, которому, хоть убей, подчиняешься с трудом.

Южный ветер опять надул смурную погоду. Накануне легкий снежок кружился, когда он выходил из дома за хлебом, веселил лицо его и ноздри. Все прощения, как и счастье, не сбываются, бубнил он про себя с той особой интонацией ностальгии, которая так давалась позднему Бунину и заразила половину союза советских писателей с особо тонким душевным строем, так и канувшем в Лету, словно они сами все себе напророчили.

Днем дома тихо, все разбредаются, несмотря на выходной, кто заниматься с учителем, кто, наоборот, с учениками, кто долго спит, а потом тихо выскальзывает на тайное свидание, кто идет по делам телевизионной службы, чтобы вечером всем вместе встретиться на какой-то веселой вечеринке. Он так плотно занят разнообразным письмом и чтением, что даже не успевает расстроиться от своей неудавшейся жизни. Быстро съедает порцию воскресного омлета, который сам на всех приготовил, и удаляется «под сень интернета». Там все так размеренно и правильно, что есть даже время обдумать собственные мысли и действия, - единственно достойное, на его и древних греков взгляд, занятие.

К полудню облачность подалась, распогодилось. Как всегда в таких случаях на взгляд кажется, что парит. Стало скользко, отовсюду повылезали сосульки. Несколько из них он сбил шапкой, когда покупал в киоске молоко и печенье. Стоявшая рядом женщина покосилась на треск, и он сам сделал шаг назад от неожиданности.

Он загадал, что если никто сегодня не скажет о прощеном воскресенье, не попросит прощения, то, значит, его окружают интеллигентные люди. Так на исходе советской власти бывали дни седьмого ноября или первого мая, когда никто ни разу не проговаривался о «празднике». Мол, у нас не принято. И это придавало даже большую торжественность дню, хотя и извращенную, чем обычно.

Он уже вчитывался в описания летних дачных дней, как бы примериваясь к ним на будущее. Там был флирт, темные аллеи, тяжелые страсти, душное самозабвение, на которые он вряд ли когда-то был способен. Другое дело, легкость соблазна, тайного разврата, веселого ухода из жизни - в другую жизнь. Он вышел на балкон, открыл раму, приложил ко лбу липкий снег, лежавший на желобе, вздохнул воздуха и посмотрел на черную крышу вентиляционного домика прямо под его пятым этажом. Глаза раскрылись.