Год погоды. 18 декабря

Тихо, одиноко

18 декабря. Савва преосвященный не мог не принести легкого морозца. И снег выпал, но так и не смог завалить все то дерьмо, которое накопилось. Наоборот, дерьмо разгваздилось, и стало казаться, что его еще больше, чем было. От этого болит сердце, и без валидола на улицу не стоит и выходить.

Когда-то, учась в институте и готовя диплом, он раздобыл бумагу на посещение спецхрана и сидел там, читая Шестова с Бердяевым, «стихи из романа» Пастернака, статьи Цветаевой. Изредка выходил в буфет выпить кофе, потом опять погружался в чтение.

Возможно, теперь, перед ожидаемой смертью, все лучшее, чтобы было когда-то, возвращалось назад? Он бы не возражал. Поэтому даже достал из шкафа недочитанное собрание сочинений Льва Исааковича и раскрыл на «Весах Иова». Не все же пролистывать зимние пейзажные зарисовки Бунина и Льва – Николаевича.

Вообще же настроение было хуже некуда: статьи всюду отвергали, баб опять же давно не принимал к сведению. Жил своей головой, она распухала. А где-то рядом бегал маленький юркий удар, которого никак взглядом не ухватишь. Даже не видно было, как грозил ему кулачком. Только знаешь, что грозит, а увидеть точно не можешь, и это почему-то тревожит больше, чем сама опасность.

Странно было: мороз усилился, а ветер притих, прекратил свой злой гудеж в сухой щели. Зимние чувства, они ведь должны быть здоровее, снаружи глушь, уют – внутри. И тогда темные сны начинают тревожить, опасения людских обид, по полдня приходишь в себя, уговариваешь, что все будет хорошо или, во всяком случае, никак. Вымоешь стол и сидишь за ним, как будто готовясь на него же вскоре и лечь.

Снаружи бело от снега, а внутри сизо от накуренного за день, не продохнуть, потому что дышать не хочется. Сытый никотиновый воздух, кажется, отделяет от всего чужого, лишнего. Плывешь в этой задумчивой зыбке, как в неудавшемся под утро сне. Кто-то закричал или прокукарекал, а сердце, возьми, и забейся тревожно. Словно свеча горела стройно и вдруг покосилась пламенем. Или компьютер завис неожиданно, и непонятно, что делать.

Нынешняя зима, как стена. Бьешься об нее, как некстати проснувшаяся муха, изо всех сил, жужжишь, уже всем осточертел, скорее бы, что ли, опять уснул. Кто-то тонко поет за стенкой у соседей, не понять, где – сверху, сбоку, снизу, все одно не уймется. И сердце твое тоже поет на одной той струне, что болит. Снег падает обильно, хорошо, а к груди не приложить, лбом не дотронуться. К весне, говорят, вовсе шерстью обрастешь.

Даже в оттепель туман не весенний, грачами не каркает, иллюзий не таит, все просто: еще один напрасный день. Одна радость, что кондратий не разбил, челюсть на месте, и слюна не течет, если сильно не разговариваешь.

И вот еще, что можно: ехать из своего спального района в город вечером, когда все из города возвращаются. Тогда автобусы ходят часто, но до метро почти пустые. Поди плохо.