Год погоды. 9 декабря

День свободы

9 декабря. Когда по радио в семь утра сказали, что сегодня Юрьев день, он все вспомнил. И не важно, что «если в этот день много снега, то на Георгия весеннего будет много травы». Важно, что много лет назад он приехал за ней квартиру, которую она снимала, и подруга, которая приехала к ней чуть раньше, нашла ее в припадке, чуть не из петли вынула. Он как-то привел ее в чувство и увез к себе. Была зима, мороз, много снега, и, стало быть, на весеннего Георгия выросло много травы и былья, которого он уже не помнил. Сейчас даже странно себе представить, что обычный крепостной человек мог забрать в этот день документ и идти к тому и туда, куда сам захочет. Какой-то странный после всего, что случилось, либерализм. Словно и не в России.

Ну, чего, впереди снежная равнина без конца и края, которую не перейти, только если ехать на машине не переставая, то, говорят, где-то еще будет город, а потом и другой, но это только говорят так, чтобы успокоить. Яркое солнце ломит снегом глаза, а сама дорога грязно-желтая, как пеленка из-под младенца, и, если смотреть на нее сверху, то ни минуты не может идти прямо, все куда-то завивается вбок. И бензином сильно пахнет, потому что отойти далеко от машины нет никакой возможности, надо спешить.

После обеда во всем городе заклинило движение машин, - бульвары, Садовое кольцо, третье кольцо, проспекты встали и практически не двигались. Центр города перекрыла милиция, около полудня террористки-смертницы взорвались около «Националя», как раз напротив Кремля, а вроде бы искали Госдуму, не дошли метров двести. Весь день постоянно находился человек, который или проезжал мимо этого места за пять минут до взрыва, или случайно пошел не в этот, а в другой подземный переход через двадцать минут после. В общем, все ездили по этому как-то сразу потемневшему и поплохевшему городу и чувствовали что-то не то. Зато в метро даже в час пик стало гораздо меньше людей, чем обычно.

У него испортилось настроение, пропали силы на всю эту грязь, несовпадение с людьми, отсутствие правильной письменной речи, долгое стояние в пробках и у светофоров. Надо было изменять планы. Он выпрыгнул из дергавшейся короткими рывками за троллейбусом машины, пошел в метро, поехал домой.

Время так же дергалось, надо было писать статью, а погодную страницу дописывал назавтра, словно разогревал сваренный накануне борщ. Невелик гурман, обойдешься и подогретым, бормотал себе.

В такую погоду все пространство разбивается на ртутные шарики, где сидишь, хватая воздух синими губами, как в картине Босха, обнаруживая себя рыбой с выкаченными глазами. А на бровях сидит рабочий, тыча в зрак то ли заступом, то ли ледорубом. Это неприятно, но не более того, ко всему уже привык.

В это время города надо даже пешком двигаться медленно, привлекая к себе пространство, а не наоборот, поскольку оно плюется во все стороны. Все тихо погружается в полумрак, в ночь, в кромешность, в крепкий сон.