Год погоды. 26 июня

День слуха

Год погоды. 26 июня

26 июня. Самое простое, а, может, и важное, это не жить, а прислушиваться к жизни. Где-то далеко собака лает, мерно, как автомашина воет. Кто-то стучит по железу, - с крыши прицепили металлический гараж и изымают из обращения. Хозяин всполошился, отдал сто долларов рабочим, те уехали, предупредив, чтобы выправил себе разрешение.

Даже у глухого Сосноры проза полна звуков, - муха жужжит, море шумит, мысли шевелятся в голове с тихими шорохами.

Птиц уже не слышишь, только когда специально прислушиваешься, так их много, и воздух весь ими пронизан.

Объясняя людям себя, медленно отступаешь от них в сторону пропасти. Надо бы остановиться, не слушать людей. Голова напрямую связана со слухом, как с мыслью. Висит на этом коромысле, но чужому лучше ее в этот момент не показывать, не поймет. А своих нет, немцы давно их постреляли.

Электричка пролепетала по стыкам рельсов, да еще и прогудела.

День тоже непростой: Акулина задери хвосты. Это тьма-тьмущая мух, оводов и прочих насекомых собираются тучей и не дают пройти. Лучше сидеть дома и нюхать свет без солнца, весь в сырых тучах, прохладном ветре с севера и низком давлении. Когда напишу урок, выпью кофе, не раньше.

Пишущий человек, которого не печатают и не читают, - сумасшедший. Легко узнать. При Сталине и царе считали вредителями, потом успокоились. Урожай и так испорчен, лучше продавать за границу то, что они пишут, и на эти деньги покупать зерно.

От прислушивания человек утончается, становится нежным, чуть что плачет, но по-доброму, источая свет. Машины кругом воют, страшась, что их украдут. Тишину можно есть вместо белого свежего хлеба. Она даже пахнет, если никто рядом не гадит.

Акулине молятся, чтобы оберегла гречиху. Как и положено, сварил днем гречневую кашу, и за неимением нищих накормил родных. Положил в кашу тушенку из железной банки. Думал, что испортит, но ничего. Вспомнил, как в детстве ходили в походы, набивали тяжелые рюкзаки банками тушенки, сгущенного какао, пакетами перловки. Шатался под их тяжестью, разводили костер, изображали туристов, готовили на всех страшную дрянь, которую невозможно было ни есть, ни пить. Только и осталось, что оранжевый восход, дерево в тумане на околице и страх, что где-нибудь встретишь этих бывших детей в метро и вдруг узнаешь. И поэтому тоже боишься продрать глаза. Зато слух напряжен, никакая опасность сзади не подкрадется. Так бы и жить всегда в ожидании. Впрочем, это перед дождем.

Говорят, есть особые пули, проходящие через время, посверкивая. И человек тоже может быть одной из них, потому что форма тут неважна. А если выходной день, и где-то машины вдруг начинают сигналить хором, значит, свадьба, молодожены поехали, такой ныне обычай. Именно, не через пространство, а сквозь время. Увидеть нельзя, но, говорят, можно услышать. А то человек привязался к себе, одобренному общим мнением, и забыл, что его много во все стороны. И идти не по траве, а сквозь вырастающую траву.