Год погоды. 10 мая

Апостола Симеона, сродника Господня

Год погоды. 10 мая

10 мая. Семен Равнопашец, жаворонки запели, мухи еще ручные, и лягушки квакать начинают. Хорошо в этот день пахать во время грозы, ну а он в облаках и в тучах качается, душой отдыхает, будто во сне, в котором такие красивые облака только и увидишь.

В современном самолете это не то. Нужны старые, «этажерки», но, на самом деле, и на них плохо, - как будто в грязную воду окунаешься. Надо в собственной груди от восторга перекувырнуться, тогда внутри облаков и окажешься.

И не надо больше ничего. Ветер стучит форточками, окнами, дверьми, тебя ничего уже не касается. Есть ли жизнь в облаках, - вот первое задание для юного натуралиста. Когда-то Кеплер вывел формулу снежинок, теперь он занялся феноменологией облачности. Пусть уверяют, что она и так самая разработанная. Если он на равнине, ушел витать в облаках и не вернулся, то коль паче мог бы делать это где-нибудь в горах.

Могучая улыбка Будды не покидала его лица. Со счетчиком облачных ядер он решил проникнуть в Приэльбрусье, но был разоблачен местными кабардинцами и приезжими туристами, сдан в милицию и под угрозой битья и пыток отправлен восвояси. Так и сказали: «Вернешься назад, морду набьем и ноги повыдергаем». Он улыбался все шире. Не вступать же в дискуссии.

Теперь он знал свое место в этом мире, туда, куда его должно притянуть самим ходом вещей. Люди хотели войти с облаками в аэрозольную реакцию, вычисляли дисперсные характеристики реагентов, а то составляли антологии облаков в стихах и опять генерировали льдообразующие смеси, проверяя их на лету. Как хорошо, что всюду эти двуногие без перьев. Только заслышишь издали и тут же можно делать ноги. Как говорил Карл Поппер, люди живут между облаками и часами, ну и пусть их живут.

Он не вникал в построения современных философов, является ли его пребывание в облаках обращением к тотальной поверхности или, наоборот, анахронизмом взлетов и углублений, о которых после Ницше, Фрейда и Маркса смешно думать. Он плыл, пребывая без работы, будущего, семьи, книг – в легкой непреходящей эйфории, нарушавшей, тем самым, все законы физики и гражданского права. «Да как же мы тут могли при ясном солнышке даже мечтать о буддизме?» - пришло в голову ему, переворачивающемуся в невесомости.

Дышать было трудновато, но, на крайний случай, у него была таблетка теофедрина, лучшего друга зека и облаконавта. Наверное, от преломления лучей в мозгу у него взыграли фантазии о будущей карьере буддиста, заискрились, но тут же медитативно пресеклись священным смехом, и он полетел вниз сердцем, желудком, головой.

Предмет любви и созерцаний, облака, в отличие от всего, что окружало его, не сулило лучшей жизни, они давали ему ее. Немного смущало все то, что было связано с облаками в прошлом, - перелет в Нью-Йорк, отдых в детстве в Майори, качающиеся лодки на Клязьме и в Удомле, теплоход, медленно плывущий по Волге и Оке, - но и это должно было ныне исчезнуть.