Год погоды. 7 мая

Фомы юродивого

Год погоды. 7 мая

7 мая. Явно что-то лезет изнутри. Кому листы, кому листоеды. Кому лилии, кому испражняющиеся лилиями личинки, сидящие на их стеблях. Что-то подобное распирает и человека, - испражнения в прозе, в стихах, в СМИ, переработка Божьего мира в слова, в музыку, в нападки друг на друга. И это еще только кладка яиц. Потом наружу попрут результаты.

И вот сидишь, смотришь на все холодным взором, прислушиваешься к весенней тяге и думаешь о бессмысленной жестокости того, кто это устроил. Ибо его мораль превышает не только твою, но и любую, и чтобы полюбить ее и примириться с ней, надо перестать быть и человеком, и вообще.

Человек состоит из головы и желудка. Только в туалете, когда читаешь старый «Новый мир», действуют оба. В остальное время разъят безнадежно, непримиримо. Причем, если вдуматься и переварить, то оба хуже.

Ибо что есть, к примеру, голова, как не гипертрофированный позвонок с лицом, транслирующим переходы от возбуждения к релаксации и обратно. Дело головы раздувать соответствующие телодвижения подручными идеями.

В начале мая она влюбилась, будто соком вся налилась. Свекровь уже посматривала на нее с подозрением, пришлось утроить бдительность. Они занимались любовью в каких-то подсобках домов культуры, на чердаках и крышах, выходивших на оживленное Садовое кольцо, в кабинете ресторана, где угодно, причем, разговоры о Бодрийяре и Кроули волновали ее не менее риска быть застигнутыми врасплох. Однажды он прихватил ее в розовом пламени цветущего абрикоса в Ботаническом саду. Причем она рассказала, что селекционер Скворцов, который вывел сорт московских абрикосов, какой-то дальний ее родственник, первый муж двоюродной тети отца, которого она, впрочем, помнит смутно, так давно он от них с мамой ушел.

Трогательная история, но, главное, что он сам чувствовал, как от них исходит сияние не меньшее, чем от абрикосовых цветов в начале мая. На них буквально все оборачивались на улице, и сам он обернулся бы на месте этих прохожих, а потом долго бы шел следом, не зная, зачем он это делает и что сказать, если спросят.

Но почему эта весенняя майская энергия шла их сдвоенным телом, может, кого-то собиралась зачать, какого-нибудь нового Льва Толстого? Ах, оставьте, говорил он кому-то, возвращаясь запоздно электричкой, - она ехала на дачу, а он с ней, делая вид, что едут отдельно, потому что в вагоне мог быть кто-нибудь из ее родственников, и когда она выходила, сделав ему на прощанье тайный знак, он ехал еще одну остановку и только там переходил на другую сторону и возвращался на Комсомольский вокзал.

Оставьте, говорил он себе и всем, кто интересовался. Его голова была тупиковым развитием позвоночника, связанного со всеми этими их делами воли к жизни, воли к власти, воли к размножению на себе подобных. Цвет травы был таким невыносимо зеленым, ярким, молодым, не придавленным летней жарой и выхлопными газами, что хорошо бы куда-то деться без возврата, а не плясать под общую их дудку. Почему-то он вбил себе в голову, что должен стоять в стороне, наблюдая и зная все, а не только то, что рядом.