Год погоды. 18 ноября

Полгода зима. Начало.

18 ноября. Выглянул утром из окна, - на улице все белое. Понял, почему проснулся в четыре утра, и не мог больше двух часов заснуть. Даже таблетка валидола под языком не помогала. И проснулся весь разбитый на осколки. Особенно после вчерашнего, когда очень даже перебрал с водкой, несмотря на закуску. И причин тому было много, в том числе, и решение начать книгу о погоде. А еще звонок из закрывшейся три месяца назад газеты с просьбой забрать вещи и трудовую книжку. Конец тлевшим надеждам. Выпивка случилась сама собой. Тем более среди хороших людей, что бывает не каждый день. На презентации книги Наймана «Процесс еды и беседы».

Почему решил начать не с Нового года, как собирался? В следующем году наметил умереть. Но ведь не к вечеру 31 декабря. Вот и выходит, что после середины ноября будущего года и можно будет.

Снег падал на улице, а спину неприятно холодило дома. Идешь по коридору, глядя на черно-белое шоссе с машинами, полузанесенными снегом, и с души воротит. Середина ноября, старый стиль путается с новым, святой Иона, Ерм, Лин, мученики Галактион и Епистимий. Ветер, как ни повернешься, дует в лицо. На улице школьники, идя из школы, мутузят друг друга, пробуя на кулак теплые куртки приятеля. Воют «скорые», пробираясь сквозь грязь пообок замерших в пробках машин. Тут же эскадрильи снегоуборочных машин заходят на выпавший снег как на ковровые бомбардировки. Люди в метро тише обычного, более одинокие, ушли в себя, чтоб не вернуться.

В метро ехал долго, с двумя пересадками, устал, и все надоело, как начал Бунин свой рассказ «Подторжье», без метро, конечно, а с телегой, но смысл тот же. Тем более что снег усиливался. Дорогу посыпали, чтобы не было наледи, и машины разбрасывали грязь веером все выше.

Теперь он старался каждый день выбираться на улицу, чтобы жить среди погоды и умереть в ней, как в своем одиноком искусстве. Впрочем, и дома не посидишь. Если встать рано, то в желудке скребет так, что целиком превращаешься в слизистый кал а ля Сорокин. А не спешить, - душ, компьютер, яичница, книга, - то день кончится. Длится он как раз восемь рабочих часов без перерыва на обед.

В окне мелкая взвесь, особенно если смотреть через тюлевые занавески. Словно кефир на улице. Снег заносит тебя в области коронарных сосудов, - вот через год от сердца и умрешь. Если умрешь, то пророк будешь. Если не умрешь, – замнем для ясности, умрешь потом.

Блочный дом напротив слипся с погодой. День короток, а как бельмо на глазу, бельмосоватый. А можно иначе: день белой земли. И пушит, и скрипит под ногой. А когда стемнело, то оказалось, что и звезд не понюхать, - щеки мокрые, как от слез. У метро купил на распродаже два тома Овидия по тридцатнику за книгу. Красные обложки мокрые под снегом, за такие деньги даже целлофаном не стали накрывать. Купил из-за «Фастов»: «Смену времен и круговорот латинского года Я объясню, и заход, и восхожденье светил». Как раз в пандан к «Году погоды». Хорошая примета.