Год погоды. 3 ноября

День без дороги

3 ноября. Илларион расставил ямы да колдобины, налил туда дождя и грязи, - весь этот ноябрь как чужой души потемки. В манеже можно взять верхового коня и отправиться на нем на Воробьевы горы, проветриться да забыться от обычных городских хлопот. Тут как раз дождь прихватил, да не беда, не сахарный. Человек на старом своем драбанте ковылял где-то следом. (Обычно драбантом называют вестового или телохранителя, ну а он, вслед за Тургеневым, называл так лошадь, сданную после службы в манеж для прогулок). Впрочем, и вестовой его был драбантом, бывшим военным, потом охранявшим аптеку, магазин «Копейка» да так нечаянно перешедшим к нему на службу.

Неожиданно начинает идти мелкий крупитчатый снег. Он останавливает коня, чтобы убедиться, что это, действительно, так. Накануне вечером он смотрел футбол, а в перерыве вышел на балкон покурить, и увидел, как по аллее бежит маленький белый пудель, а потом порывом ветра отправился бежать в другую сторону, - маленький белый пакет из бака с мусором. Но это, действительно, снег. А, кажется, что совсем недавно был первый снег в прошлом году. И зима, говорят, была то ли семь, то ли восемь месяцев кряду, и боялись, что она не закончится.

Он вспомнил слова жены, что в их возрасте привести в чувство могут только плохие новости. Вот и ладно. Утром светит солнце, а краешки луж похрустывают мерзлым под ногами. Крепкий воздух бросается в лицо вскачь. Эту жизнь уже не объяснишь. Она напрочь выходит из-под слова. Он испугался, что или загонит бедную клячу, или сломает ей что-то, а потом и себе. Тихим спокойным шагом, переходящим в переменный аллюр, добрался обратно до манежа, после чего уехал в неизвестном направлении.

К чему-то в нем промелькнуло, что черепом и скелетом мыслить гораздо сподручнее, нежели обычным наваристым мясом живота нашего. И в ясную погоду положение костей и морщин складывается в тайный чертеж, по которому легко гадать о неприглядном будущем. По осени это и футбол, и выборы, и цены на нефть, и аресты, и революция. Одним словом, вместе с погодой и ветром в окно валом валит история. Даже самым увертливым умом из-под нее не вывернешься. И то сказать, - ни Бога, ни денег, ни куража не дано в помощь, одна лишь нагая фортуна в виде расположенных на левой ладони жизненных линий. Между тоской и страхом по тому, что могло быть, и удовольствием с ужасом по тому, что есть, проходит бесплодная жизнь. Тоску по осени считают. Разжалован по самые погоны.

Эка, скажете, невидаль, бегать по комнате, стуча головой в стенку из-за непонятости и забвения. Оно и лучше, чем на подхвате в рваной карточной колоде, как в лучшем случае бы вышло. А тут – достойная смерть наедине с судьбой и природой. В окружении старинных книг и картин, безутешных родственников, продолжающих генофонд. То есть все то, от чего, дурень, мнил удрать. Разглядывая жесткую коричневую поросль в углу двора, изогнутую как проволока, понимаешь, что и тут ничего не светит, кроме запаха земли, слепо выплывшего откуда-то с детства, которого тоже не жаль.