Год погоды. 20 октября

Больничный день

20 октября. Иным он и не может быть, Сергей зимний. Никакой зимы нет и в помине, все расплылось жижей и подтеками, непрестанным стуком дождя в окно, который довел до боли в желудке, и уже неважно, будет ли к ночи мокрый снег или нет, - все и так плохо, что хуже некуда. Кладбище, больница, сумасшедший дом, запах мертвого тела, столовки и сортирной мочи. Что там, жарят рыбу, тушат солянку, прощаются с покойным, готовят больного к операции, неважно. Это такое время, через него не перепрыгнешь. Главное, умереть достойно, то есть незаметно ни для себя, ни для других. Острая и ноющая боль – верный для этого путь, еще вернее, чем уйти в лес в конце октября и там потеряться. Впрочем, одно и то же.

Город теряется в слизи, в сырости, которые слышны даже в автобусе, неумело согревающемся тушками пассажиров. Тут еще примешивается запах прелых зонтов. Ты опаздываешь, тебя ждут на плацу для казни. Если будешь хорошо себя вести и не опаздывать, то разрешат казнь публичную. На миру у тебя все там будет красненькое, кроме снега, которого ждут, как в старом мексиканском фильме партизан, спасших героя.

Лечение консервативное, - горячий душ, горячий чай, одиночество, книга, фразотерапия. Тебе еще повезло, что красные флажки почти не видны с того места, где ты сидишь, делая вид, что все нормально, и тебя не достали. Надо собираться и выходить под дождь. У маленького зонтика погнулись спицы, но его можно засунуть в карман. Серега инеем траву бьет, но мороза нет, просто хляби разверзлись, сопли текут со всех сторон, в том числе и за шиворот. Война начинается тогда, когда мир становится хуже смерти. Это как же надо довести людей! Умирая сам, ты делаешь хотя бы доброе дело тем, что не ешь живьем остальных.

В такой дождь хорошо рассказывать страшные истории, накручивая и себя, и тех, кто к ним прислушивается. Человеку мало, что он гниет, так ему еще надо заразить собой как можно больше других людей. Впрочем, эта чума и есть то, что зовется жизнью. В какой-то момент ты замечаешь, что начал притягивать сумасшедших. Они звонят тебе по телефону, стараясь через тебя куда-нибудь пристроиться, но, узнав, что у тебя самого дела плохи, начинают тебя куда-то пристраивать, и вот это кошмар, от которого уже не отделаться.

Неужели это, действительно, посланцы того, другого мира? Но тогда и сам ты лишь игрушка в запредельных руках. Как, впрочем, и все остальные. Начни только раскручивать эту мысль, вникать в нее, сживаться с ней вместе, и вот уже на тебе серый халат, ты смотришь в грязное окно коридора, смекая, какой сегодня день, и не придет ли кто-нибудь из знакомых, чтобы снабдить куревом, а голова плывет от лекарств, и одна радость, что ты свободен от разговоров с врачом. Урод Петя переваливается по коридору, улыбаясь тебе, как хорошему знакомому. Ты еще можешь проснуться от этого кошмара, но зачем? В нем тепло, не каплет, как на улице, - тебе видна стена больницы и за ней сразу шиномонтаж или электродепо, или еще какая-то дрянь, которую узнаешь даже на том свете, потому что именно из нее состоит ад. Но тот свет лучше войны, и у тебя есть шанс столкнуть их лбами, а самому исчезнуть.