Год погоды. 14 сентября

Симеон Столпник

14 сентября. Начало церковного года. Семен столпник лето провожает, на осень показывает. А тут еще соединено с новолунием, и компьютер не включался больше часа. И погода такая солнечная, лысоватая, с глазами навыкате и пустыми, - в общем, его охватил мандраж, какого еще не было. Он еще накануне соскочил с панталыку, сделал в дебюте пару детских ошибок, начал дергаться, с каждым следующим ходом только все усугублял. Надо было остановиться, но его все несло, да и куда прыгать с этого поезда, помилуйте.

И все-таки остановиться, оглянуться. Или ждать, когда тебя оглянет? Маленькие девочки мух хоронят. Те от краткого тепла ожили, на оконном стекле распластались в мелком жужжащем дребезге. Они их ловят, заворачивают в прозрачную бумажку из-под конфет, закапывают в ямку, плачут над ними, голосят, как тетки на настоящих похоронах. Для чего? Бог весть. Чтобы мухи в следующем году народились? Или это молитва богу мух Вельзевулу? Он не знает, но складывание даже безумных слов успокаивает его своим монотонным стилистическим смыслом.

Скоро год кончится, закончатся и слова. Голого, как мертвое мушиное тельце, его выбросят во двор, закопают в ненужную ему землю, - право, было бы лучше сжечь и развеять. От тела одни ошибки в написании слов. В какие-то моменты умереть гораздо проще, чем жить. Наконец, компьютер включился, и, успокоенный, как младенец, он припал к его виртуальной титьке. Только сердце бухало, а потом дергалось на тонкой болевой ниточке.

Славный был денек, теплый, солнечный, безмятежный. Она начала его в фитнес-клубе занятиями аэробикой. Со времен ее молодости, когда все лишь начиналось, прогресс ушел далеко вперед. Одни названия чего стоят: стретч, латино секси, пилатес, степ и скульпт, бель данс, стрип данс, степ данс и так далее. Вместе с названиями и сами упражнения стали на порядок сложнее и упорядоченными. Старая аэробика была теперь вроде производственной гимнастики в брежневские времена. Под душем она приходила в себя. И никаких дождей. Сплошное бабье лето. Ни одного желтого листика на душе и деревьях. Только краны в ванной свистят и гудят, потому что слесаря, как и прежде, невозможно вызвать, одна нервотрепка.

От тепла и безоблачности день продырявился, стал протекать светом и пустотой. В прорехах возникли дети, пришедшие из школы, мелкие мошки, трясущиеся толпой перед глазами в воздухе, мысли о конце света, звон струн в будущем тумане. Кот залез на табуретку, стоящую на балконе, и свернулся калачом, вбирая в себя, как хлеб вбирает масло, последнее солнечное тепло.

И верно, кто-то с ним играет, подпоил каким-то зельем, привел мысли и чувства в полный беспорядок, скомкал, как ветошку, собрался бросить в угол, где самое ему было место. Надо было сразу догоняться, не строить из себя недотрогу, подумал он, почти совсем уже теряя сознание, только зря время терял. Что-то еще плескалось на самом дне. На улице становилось все жарче, все бессмысленнее. Самый воздух расслаивался слюдой как крыло стрекозы, зачем? Зачем все это? Он медленно идет на дно, и вода смыкается.