Леонардо да Винчи. Опыт человека.

Пришла пора открыть страшную тайну: великий художник Леонардо не был подлинным профессионалом. Это вызывало оскорбления со стороны товарищей по цеху, среди которых выделялся Микеланджело. Оскорбления достигали своей цели.

Но живопись была для Леонардо еще одним ракурсом познания. Записи, сопутствующие его живописным опытам, комментирующие их и осмысливающие, по интенсивности едва ли не превосходили сами изобразительные занятия.

“Живописец… не стремись стать раньше практиком, чем ученым, чтобы скупость не победила славы, которая по заслугам приобретается таким искусством” - писал он. Тени, свет, драпировки, жесты людей разного пола, возраста и сословий, расстояние, цвет, психология восприятия – для всего, казалось, был готов отдельный трактат, представлявшийся ему гораздо более важным, нежели голая техника живописного исполнения.

Стоя на берегу бесконечных познаний, Леонардо с терпеливым наслаждением погружался в них с любого места: позы людей, материалы художника, всяческая механика… Самое интересное – это позиция самого наблюдателя, абсолютно непричастного к многообразным страстям человека, которые он наблюдает с отстраненным вниманием. Он – вне человека. Это и есть самое интересное и важное, что предложил Леонардо. Внечеловеческую ситуацию наблюдения.

“Следует рассматривать действия людей в разных настроениях, но так, чтобы они не видели, что ты их наблюдаешь. Ведь, если они заметят твое наблюдение, то душа их будет занята тобою, и ее покинет та неукротимость действия, которым первоначально душа была целиком захвачена. Так, например, когда двое разгневанных спорят друг с другом, и каждому кажется, что он прав, тогда они с великой яростью поводят бровями, движут руками и другими членами тела, и их позы соответствуют их намерениям и их словам”.

Эта внечеловечность Леонардо сильно смущала современников. Смущает она и потомков. Автор самой подробной русской монографии, посвященной Леонардо, Леонид Михайлович Баткин, замечает, что Леонардо, интересовавшийся всем на свете, оставался холоден к двум вещам, - политике и богословию.

К политике, потому что она подразумевает личную вовлеченность в “человеческое, слишком человеческое”, которое Леонардо изучал со стороны. К богословию – потому что оно занималось той непричастной человеку позицией, которую Леонардо предпочитал занимать сам. К Богу же относился с некоторой иронией, как к собрату по цеху: “Я послушен тебе, Господи, во имя любви, которую я должен к тебе питать на разумном основании: Ты ведь умеешь удлинять и сокращать человеческую жизнь”.

Интересно, что сам Л. М. Баткин предпочел занять такую же внешнюю позицию, но уже по отношению к Леонардо. Вместо небольшого эссе к юбилею объекта своего изучения он предпочел политические страсти сегодняшнего дня, которыми занят гораздо больше, чем итальянским Возрождением, которому посвятил доперестроечную жизнь.

А Леонардо наблюдал такие страсти с большим интересом энтомолога, отмечая серебряным карандашом позы и группировки особей исторических сюжетов со всеми “выгибами и искривлениями участников такого раздора или, лучше сказать, зверского безумства”.

Отстранение от человечества для наилучшего его наблюдения – еще один урок Леонардо. Он чувствовал как ученый, попавший на Землю вскоре после творения. Вещи, существа и явления уже имели имена, но еще не имели описаний.

Леонардо описывает дымы и атмосферу при разной погоде, солнечное освещение и ложащиеся на предметы тени, здания, туман, тела людей, башни. Он замеряет плотность воздуха и остроту глаза, кривизну отражений и меняющуюся форму облаков, рельеф местности в связи с положением наблюдателя и стороной света и тяжесть плодов на деревьях.

Глаз Леонардо находится в прямой связи с мозгом ученого и рукой художника. Но он – больше, чем художник. Его картины – не только картины. Это отчет натуралиста-инопланетянина о его визите в загадочный мир, не им сотворенный. Он изображает закат и бурю, битву и всемирный потоп, - изображает словами, набросками и чертежами с прилагаемым перечнем “технических данных” этих явлений. Живописное полотно – это тоже не более, чем зримое дополнение к его отчету для неведомого Всевышнего.

Леонардо проектировал княжеские дворцы и конюшни, сортиры и святилища, дороги и туннели в их соответствии с общим состоянием окружающей природы и населяющих ее людей. Зодчество это умение сплести природные силы для выздоровления человеческой природы, писал он.

Он занимался анатомией, рассекая трупы преступников, постоянно делал инженерные чертежи и модели для возможного воплощения замыслов в жизнь, например, прорыть туннель в горе или вообще снести гору, чтобы не мешала дороге. Он поверял художественную форму тел и композиций геометрией, а красоту пейзажа – физикой. Он был магом оттенков и подробностей, он открыл интимность “бесконечно малых величин”, из которых сложена людская психика и ее внешние проявления.

Леонардо оставил крайне мало законченных произведений и тысячи разрозненных листов “кодексов”, где лошадь скачет внутри колпака из брони – это будущий танк; унитаз имеет откидное сиденье (архитектурные проекты Леонардо уделяли много внимания улетучиванию зловония из сортиров); тосканский пейзаж увиден с холма; человеческий зародыш дан в деталях; водолазный костюм соседствует с летательными аппаратами, портреты ангелов - с женскими прическами из невероятно сплетенных узлами косичек, а человеческие внутренности - с наилучшим способом стрельбы из мортир, чтобы эти внутренности стали доступны всеобщему наблюдению на поле битвы.

Тайна Леонардо подкреплялась самим его стилем – совершенно одинокого, ни от кого не зависимого творца, который его пользуется секретными шифрами для сокрытия наиболее важных своих мыслей и достижений. Его любовь к зеркальному письму привела к тому, что однажды его рукописи приняли за китайские, поместив в соответствующий раздел библиотеки. Многое было просто утрачено за полтысячи лет: или слыви ясным для всех, или вообще не будь никому нужен.

С другой стороны, возникла легенда о “тайне Леонардо”, которая поддерживает интерес к нему на протяжении огромного времени. Все разгадывают тайну улыбки Моны Лизы. Из набросков и чертежей Леонардо сооружаются реальные механизмы и приспособления. Исследователи выступают с сенсационными открытиями тех или иных сторон творчества гениального итальянца. Создается впечатление, что созданного и намеченного им вполне хватит на следующую тысячу лет развития, во время которых человечество постарается разгадать тайну собственного существования.