Странный, однако, случай. Когда я работал, пришел невысокий блондин, подал мне без лишних слов бумагу, она оказалась похвальными до неприличия стихами в мой адрес. Я без зазрения совести сравнивался с лучшими мировыми сочинителями и все это чрезмерным слогом!

Я знаю, что публика меня любит, ей нравятся авантюрные истории, но конкретное выражение их чувств всегда поразительно. Я было вообразил себя вельможей. Благодарил и, подобно римскому патрону, спрашивал, чем могу служить.

Молодой человек (с весьма дурной, кстати, кожей) мечтает послужить на благо Отчизны. Он уверял, что летом уже ездил с тайным заданием на границу. Однако дальнейшее его использование замедлилось, несмотря на врожденную наблюдательность, умение добывать тайну и потом ее хранить, а также дарование в выпуклом показе ее начальству. Молодой человек уверял, что бедствует, что что-то там сжег, что я один могу помочь ему. Говорил он с малороссийским отзвуком, иной раз чересчур подвижен, но, кажется, смышлен.

Я обещал помочь. Обратился к фон-Фоку. Тот подтвердил, что использовал юношу на разовой работе. Вроде бы тот что-то не то сделал, впрочем, не помнит, и если я прошу, то, конечно, поможет. Да хоть в канцелярии посидит, наладит бумаги, а там посмотрят. Записал фамилию: “Гоголь-Яновский”, повторил: “да-да, что-то помню”.

Дело даже не в том, что я почитаю за долг свой помогать молодежи. Государство нуждается в цементировании добрыми идеями, которые мы иногда выражаем даже и через сатиру, но не в разъедании высокомерным скепсисом и иронией, наподобие той, что демонстрирует нам господин Пушкин и что уже довело страну до известных событий!

Все выполнил. Имен не называл. Паспорт, несмотря на ругань, не показывал. Притворился спящим и что не понимаю их. Полные идиоты.

Передал бумаги. Н* оказался общительным, держал его на расстоянии. Ч демонстрировал, что приехал просто пить воду. Внедрение агента дело долгое и тонкое. Врать надо не меньше, чем в романе.

Роман… Вот идея, которая не сходит у меня с сердца. Она должна быть из высшего света, недосягаема для других, но во внутренней душевной связи со мной одним. Будь так, я бы почел свою жизненную задачу выполненной.

Н* не понимает своего места в общей интриге – удел натур мелких. Он настаивал на какой-то ненужной поездке, потом вовсе исчез. Денег, им переданных, ни на что не хватит.

Здесь я третий день, пью воду, изображаю для окружающих болезнь. То, что завтра вернусь в Любек, будет для всех неожиданностью. Что будет через неделю, не знаю и я сам. Мой бренный разум молчит пред великой загадкой будущего. Кто может постичь определения Всевышнего на свой счет?

Не так ли я буду входить во все планы людей, оставаясь в то же время незамеченным ими? О, я знаю душевные струны, на которых буду играть! Они будут принимать меня не за того, кто я есть. Я долго колебался, прежде чем занять эту должность. Солидно ли человеку по имени Николай Гоголь быть почитаемым за презренного шпиона? Но что значит мнение тех, кто сам будет ходить на моем поводке?

Впрочем, я совершенно и приятно рассеян. Дорога произвела на меня благодетельное воздействие. Хорошо питаюсь. Лечу желудок. Доставляю себе удовольствие покупкой изящных вещиц. Не имею нужды в деньгах. И добавьте еще, что знаю, что предстоит мне в будущем, внушенным верховным наитием. Но – тссс.

Слог, наработанный от масонов, имеет явные планы народного порабощения. Сим заблудящим кавалерам неймется! Гнемся, мучаемся, а они виват напевают. Политесом нас мнят обуять.

Процветая от полоняк и папистов, масоны гнут нам непереводимые идиоматические обороты, от изящной словесности производимые. Они приурочивают почвенный наш смысл к своей интернациональной пре и консенсусу. И хоть мы от Бога напиханы, по сему споспердячили, наивно раскорячась пред их инородностью.

В итоге замедлилась исконная апперцепция сопредельных народов и территорий. Под угрозой возбуждение населения правительством. Излизанный о начальничьи основания приказной язык деградирует, болтаясь меж дел. Сексоты в период государственной дисфункции меняют объект влечения, переходя с мечей на орала и анналы. Дело идет к примату примата над патриотом.

Сильно гадит избыточность стиляжьей речи, щегольское генитальничанье золотой молодежи. Симптоматика галантерейной речи льстит и простонародью, развращая оное по направлению к бунту.

План действий. Готовить дополнительные члены матерных предложений, на которые наш язык будет совокупительней лядского. Далее. Вякать себе лешим своим уставом и пердистой их речи в резон не принимать.

Инзов снят, Раевский арестован, в отпуске отказано. Воронцов англоман и, кажется, человек светский. Я – бес арабский и новороссийский, теперь и воронцовский, к тому же влюбленный. Отношение ко мне – вопрос воспитания, в котором я щепетилен.

Независимость есть свойство метафизическое, тем более, если ведет к стихам. Вот плод зрелого афеизма. Я из своего собственного прихода. Легкость слога выкуплена отсутствием привязанности и нарочитой отточенностью манер. Лицедейство хорошо проверяется перед дулом пистолета, где цена ему жизнь.

Музы, как все дамы, делятся на дам и не дам. Вопрос, стало быть, в кавалерских ухватках, среди которых стихи ныне из первых. Соль в том, что я не люблю, чтобы мне отказывали, но и полудевственная муза не в моем вкусе. Запутался? Это о Ризнич.

Убежден, без Байрона мы не имели бы будущего в любви. Он поставил флирт в перспективу трагедии, одиночества и тем сделал неотразимым.

Я готов двигаться, бежать морем, мне 24 года. Лишь движение восстанавливает ум до состояния поэзии. Мой роман начинается с дороги, с чьей-то неважной смешной смерти, чтобы ими же и закончиться. Бесарабией подведен итог Петербурга, теперь и Онегин может покидать его и возвращаться, когда ему вздумается.

Резкая определенность себя – притворство что твоя поэзия. Но в этом ли существо светского человека?

“Пушкиниды являют собой яркий, но тупиковый подтип логосоподобных. Некогда засорили грамоту канцеляридов, вымерли в приказной амбиции, редкие формы сохранились в состоянии чести.

Происхождением связаны с толстолевами. Характерна лапидарная сегментация речи со склонностью к автаркии. Легкость ассоциаций объяснима функциональными особенностями светского оплодотворения. Стилистические основания брюшка играют как дыхательную и речевую, так и специально половую роль. У ряда форм наблюдается сонетное строение языковых присосок. Клешневые окончания эпиграмматических усиков служат для захвата мелкой авторской дичи”.

Невроз – рок и род русского человека. Перл страданья на несвежей манишке, мордашке, отрыжке. Гланды, печень, эпителий – защитные механизмы рода. Полна жопа огурцов и родинок. Гипертрофированные, они одни переваривают сего малоподвижного без гальваники мертвяка, которого безумный коммунист Николай Федорович Федоров хотел выставить муляжом мавзолея на Красной площади для полит-теологического парт-поклонения.

СПИД в России грозит исключительно младенцам. У прочих возник абсолютный иммунитет морганатической прозекторской, то бишь патолого-анафемского государства, выдающего всем своим гражданам постродовой диагноз путем хренового вскрытия светским патернализмом. Коммунистическую бессознанку не прободать индивидуалистической язвой!

Физиология – сиамский близнец российской геополитики. Наша подноготная как лента Мёбиуса, вьется, выворачиваясь, из начала в концы. Модус вивенди тысячелетнего коллапса святаго выябыванья. Самопожирание творит знаменитейший отечественный гумус – российский космизм почвенника. Фрейдуха классическая, постжопая.

В парке летом тепло и сыро. Лист пахнет. Непокойное наше ерзанье укоренено в отмерших поколениях. Это они требуют живой кровушки у будущего, убудущивают нас провалившейся черепушкой.

Помнишь, Гоголь, как сошлась тяга к мертвецам и любовь к святости? Лишь наша святость прикроет эту астартическую мертвечину. Теперь в святоотеческой интеллигенции бродят эти трупные ферменты лярв всеединства, магии православных причастий, причастных оборотов.

Живем в лесу. Созерцание сменяется выживаемостью. Наш космизм – косматость, медвежатина, дичь. Не чудо-юдо рыба-хуй из города Солнца Кампанеллы, а вполне арийский конь на колбасу – большой, сильный гладкий член крестьянской семьи.

Четыре раза ходил в магазин и дошел до бешенства.

Сначала жена послала сдать молочные бутылки в продовольственном, а заодно прогуляться с детьми. Она собралась сварить борщ и вообще не может все на себе таскать. Там висит объявление, что молочные бутылки не принимаются, но если хорошо попросить, сказать пожалуйста, а особенно если дети попросят, то обязательно возьмут. К тому же не мешает подышать воздухом.

Шел, содрогаясь заранее, и, конечно, не взяли. Сказали, что два месяца мы со своими бутылками можем не беспокоиться. Хлеба не было. Ничего не было. В овощном пусто. Купили на пятьдесят рублей пряников, оказались черствыми, но дети все равно тут же съели. В кооперативном большая очередь и даже не вошли.

Дома жена сказала, чтобы тогда сдали пивные бутылки. В кооперативе, который только что открылся. Она эти сумки волочит каждый день и трагедию не разыгрывает. Детям хватит, пошел один. Магазин закрыт. Вернулся. Сердце не на месте. Даже не умереть, не исчезнуть. Просто встать на колени перед всеми и головой в кухонный шкаф…

Постоял на балконе. С огородов шли соседи. Вечером будут поливать. Весь дом как с ума сошел. Мне-то что? Холодным ветром слегка освежило голову. Вернулся в комнату.

Жена сказала, что после обеда они наверняка откроются. Четыре рубля за бутылку. На дороге не валяется. Раньше она думала, что я умный, теперь поняла, что нет, и упрямый. Хлеб-то все равно надо купить. И холодильник пустой. Не может она на одной себе тащить и детей, и работу, и мужа, и дом. Пошел.

Я понимаю. Мне и самому иногда кажется, что я иду в безвоздушном пространстве. Кругом жена, дети, родители, родственники, знакомые. Наверное, все хотят помочь, говорят, куда идти. Я иду. Ничего другого нет и иду. То есть есть, конечно, но, как говорится, кто же мне даст? Еще знаю, что надо все бросить, и будет еще хуже, но будет. Это манит.

Евангелия, как известно, написаны в оригинале по-русски. Это потом уже их утратили, переводя на греческий. А вот если сейчас обратный дать перевод, тут вся правда и будет наружу. Странный немотный архаизм редуцирует блатняру пейсоватых апостолов в обновленной Святым Духом артикуляции нового Завета с нами, русскими.

Мы что, глухие, и не можем отличить языкатую каламбуристику начитанного жида от фундированного менталитета почвенника? “Граждане галилейские, а ну разойдись! Разойдись, кому говорю! Что стоите, зряще на небо? Сей Иисус якоже вознесся, такожде и приидет. А ну разойдись!”

Развоняхуся и отмудохася весь дом израилев. Господь наслал на них русификатора синагогального гвалта, дабы отвратились языцы от злоб иудейских. Матеря книжность жидовскую, отвещаху: “не можем, яже видехом и слышахом, не глаголати слово Божие против вас”. Те же, распыхахуся, скрежетаху: “шли бы вы сами в лоно Авраамово!”, разумея компенсацию нашей онтологической неудачи в форме исторически промежного успеха. Того же не ведали, космополипы-паразиты, что сподобишася бесчестие прияти.

Ибо Бог отверг систематизированного иудея, который не принял Христа до устроения всех лет Господних. Был выражен акт недоверия зафарисеинному еврейскому боголюбию перед недискриптивной действительностью Бога Живаго!

И пусть русский либертинаж топора привел к явному интервалу экзистенциальных параметров. К инверсии бунташного мессианства. Как бы иначе мы стали ходить в Божье присутствие? Бог не нуждается, чтобы ты тужился ради Него!..