Не понимаю я Федора Михалыча, хоть убей. Ну, зачем он последние деньги просаживает в казино? И в прежние времена, когда в Москве не было рулетки, каждую поездку за границу использовал для такого странного, как он уверял, способа обогащения. Мол, знает верный путь к выигрышу, надо только проявить терпение и постепенность алгоритма. В итоге, украшения жены закладывались за копейки, чтобы откупить неудавшегося миллионера. Даже книгу написал под выданный – и проигранный! - аванс, где во всем покаялся. То ли “Идиотом” ее назвал, то ли “Игроком”, неважно, - главное, что обещал больше не играть. Но, конечно, не удержался.

Впрочем, Федор Михалыч меня тоже не понимает, когда я ему рассказываю, какая у “Спартака” была линия полузащиты, - Витя Папаев, Сережа Шавло, Калинов, покойный Миша Булгаков, не тот, другой. Какие были защитники, - Толя Крутиков, Масленкин, Женя Ловчев. Да и недавно еще – Федя Черенков, Юра Гаврилов, Андрей Тихонов, - какие мастера, как испанцев с англичанами ухайдокивали! Все в прошлом… Когда я это говорю, у Федор Михалыча глаза на лоб лезут. “Неужели, Лёв Николаевич, говорит он, ты всерьез интересуешься этой мурой? Неужто правду говорят, что год назад ты на Пушке схватился за грудки с Ваней Тургеневым за то, что тот надел динамовский прикид, и обозвал тебя мясом?” Да, говорю, ничего удивительного. У него, знаешь ли, жирные ляжки и вообще он пишет отвратительно – сю-сю-сю, нигилисты, гамлеты, а сам на охоте мне прошлый год такого тетерева перешиб, что ему руки об ствол надо было перешибить.

В общем, спорить можно долго. Не поняли мы друг друга. И неудивительно. Игра, - как и любовь, и смерть, и опьянение, и мысль, и все важные вещи в мире, - происходит внутри человека. Для внешнего наблюдения доступен лишь явный идиотизм и неадекватность того, кто вовлечен в игру, очевидная наркотическая зависимость субъекта.

Игра делит человечество на две несимметричные части, - на увлеченных ею и равнодушных, тех, кто снаружи видит и не врубается. В этом смысле, игра – это явление настолько загадочное, что некоторые ученые считают ее, наряду с речью и использованием орудий, тем свойством, что отличает человека разумного от прочего природного мира.

Ну да, мы знаем, что дети познают мир с помощью игры. Но почему иные взрослые остаются в этой игре на всю жизнь, называя ее то спортом, то искусством, то наукой, то бизнесом, то еще как-нибудь? Что в этой самой игре такого, что она делает sapiens’a – Homo?

Рискну предположить, что – сиюминутность, озарение, Божий прорыв. Если правы философы, говорящие, что вечность есть полнота ощущений в данное мгновение, то его – помимо катастроф и смертельной опасности, - может дать только игра.

Помните, как любили футбол и хоккей в брежневские времена, когда лишь спорт давал отдушину непредсказуемой сиюминутности в насквозь фальшивой и картонной стране.

Игра это то, что творится на твоих глазах здесь и сейчас, то, что непредсказуемо. А как же театр, спросите вы, где играют заранее написанную пьесу? А – музыка с нотами? А – книги, текст которых известен, но люди почему-то их перечитывают? В том, наверное, и искусство, что читаешь все, видишь, слышишь - как в первый раз.

Только игра дает ощущение творящейся жизни. Что есть сотворение мира Богом, как не творческий акт игры? Одной любви музЫка уступает? Но и любовь мелодия. Да, да, любовь, любовная игра – вот высшее проявление и игры, и жизни, и Божеского акта творчества из ничего.

Нынешний мир стремительно катится к остроте сиюминутных ощущений. Поэтому он весь состоит из кусочков игры. Игры в моду. В виртуальное общение, где ты отыгрываешь собственную маску. В личный замкнутый мир, огороженный музыкальными наушниками, импортным автомобилем, качественной видеопродукцией, квартирой после евроремонта со стеклопакетами на окнах, убивающими внешний звук, с любимым детективом перед сном, с привычной телепрограммой за ужином.

Это - игра, в которой человек сам пишет себе предложенную обстоятельствами роль. Снаружи серый обыватель. Внутри – хозяин и творец личного космоса. Замкнутая монада, расчисленная лучшим из миров.

Современная цивилизация – это карнавал, в котором человеку предлагается перепробовать как можно больше масок и ролей. Сжиться с героями остросюжетных фильмов и романов, познать себя в разных профессиях, пожить в разных странах, городах, жилищах, повидать свет и показать себя в той жизненной роли, которую сам себе выберет.

Двадцать первый век – время индивидуального игрового самоклонирования. Предложены сюжеты, образцы, расписаны роли в глянцевых журналах, - выбирай из того, что есть, или пиши новые, хотя в последнем случае будь готов, что останешься без зрителя. Зато сам получишь ни с чем не сравнимое удовольствие непризнанного гения прежних времен.

Нынешний мир – это гигантский лабиринт игровых сюжетов, возможностей, ролей, перспектив. Россия с ее крепостной зависимостью, рабским страхом перед волей начальства и волей судьбы, которая почему-то несет только беду, с самого начала обречена на то, чтобы засидеться в XXI веке на старте.

Постмодернизм, хоть имя дико, оно ласкает душу мне. Наше время благословенно для стилистической игры со всеми культурами.

В детстве я играл в шахматы, и, помню, моим высшим достижением был матч школьников Москвы и Ленинграда, проходивший в питерском дворце пионеров и школьников, где в соседней комнате играл худенький Толя Карпов за поездку на чемпионат мира среди юношей, который он потом и выиграл, начиная свое восхождение к абсолютным вершинам. Я же играл, спустя рукава, и согласился на ничью, потому что уже решил, что шахматы брошу: жизнь - такая же игра, только интересней.

Следующим после “Карпова в соседней комнате” личным моим достижением стала прочитанная книга Германа Гессе “Игра в бисер”, заразившая многих. Именно тогда моей мечтой стала многомерно-философская игра на 64 шахматных полях между всеми культурами, идеями, творцами, историческими деятелями, книгами, памятниками, которой, по сути, и является наша история, увиденная в остановленном мгновении вечности.

Личной проекцией этой всемирно-исторической игры является – календарь. 365/366 клеточек, которые мы заселяем собой, просыпаясь после краткого снотворного несуществования. Тут все крутится вместе со звездами, Солнцем, астрологическими прогнозами, мифами, уходящими в коллективное подсознание и лабиринтом, состоящим из огромного числа тупиков, называемых отрезками времени, надежд и усилий.

Эта игра в календарь, в “шахматы культур и энциклопедического всеединства” суть оживление прошедшего в непредсказуемости нынешнего момента. Ты вдруг ставишь судьбу всего мира на кон. Играешь мыслями, историческими личностями, своим страхом смерти. В этом карнавале все приходит в как бы последний танец.

Когда-то русский философ Николай Федоров выговорил идею воскресения отцов, предков. Долго обсуждалось, как это будет, хватит ли на всех “отцов” атомов и молекул, которые все же туда-сюда ходят, от персоны к персоне перемещаются. Насколько проще и естественней соединить всех живших в этом карнавальном танце, в последней игре!

Ведь, вдумайтесь, если будет воскресение, то, наверное, не в скучных декорациях гражданско-процессуального суда, а в игре на последнюю ставку: быть или не быть? Некий всемирно-исторический матч, финальный поединок, в котором и свершится Божий суд и испытание.

Так не предчувствием ли этого последнего жребия и суда вызваны все наши земные игры? Мы рождаемся, играя. Но, тем более, не умрем, поставив все на кон и – выиграв? Да, Федор Михалыч?